Черная башня - Страница 78

К оглавлению

78

— А ее сын? Как его звали?

— Звали… — повторяет Папаша Время. — Как же его звали…

Его глаза тускнеют, щеки западают… Внезапно лицо старика озаряется, словно внутри у него, откуда ни возьмись, разгорелась искра, и он каркает:

— Ха! Вергилий! Именно так его и звали! Разве не знак, что его послали нам небеса? О, Эктор, вы сейчас уходите, скажите, не могли бы вы помочь мне… монетой-другой? На дилижанс до Вернона? Спасибо, вы так добры. А насчет свадьбы, я в отчаянии, что не могу пригласить вас, но моя невеста хочет, чтобы торжество проходило в узком кругу. Такая, знаете ли, простая девушка. Надеюсь, вы поймете…

Глава 42
РОДИМОЕ ПЯТНО


— Нет, — качает головой Видок. — В такое поверить невозможно.

Я являюсь как раз в момент, когда он усаживается завтракать. Что за безмятежная сцена. Кофейник севрского фарфора, такая же чашка, из носика кофейника вырывается пар, в высокие, до пола, окна вливаются ароматы лимона и апельсина… Сам Видок — еще расслабленный, спокойный после ночного отдыха — облачен в халат с открытым воротом, мягкую шерстяную рубаху с ворсом и красные брюки.

В этот момент вбегает Эктор. Красный, распаленный последними событиями, жаждущий о них поведать. Благолепию конец.

— Мальчик-двойник? — восклицает Видок. — Которого протащили под носом у двух сотен вооруженных солдат? В игрушечной лошадке?

— Так утверждает профессор.

— И какого черта мы должны ему верить?

— Такого, что… с ним достаточно один раз побеседовать. Ему незачем лгать. И он единственный живой свидетель.

— Что вы говорите? И о чем же он свидетельствует? Он хоть раз видел своими глазами Луи Шарля? Разумеется, нет. Чтобы докладывать об этом деле в Министерстве юстиции, мне нужно нечто большее, чем воспоминания вашего задорного старичка.

Подцепив булочку на нож для масла, он в три укуса поглощает ее. В следующее мгновение раздается приглушенный, мягкий звон колоколов Сен-Северина. Ему отвечают колокольные звоны на другой стороне реки, и несколько минут длится эта перекличка.

Воскресенье.

Возможно, именно этот факт подвигает Видока воззвать к высшей силе.

— Господь всемогущий! Все, о чем я прошу, — это хоть самое завалящее доказательство! Разве это так много? Что-нибудь, чтобы меня в итоге не засмеяли!

— Не знаю, почему вам недостаточно моего рассказа, — заявляю я. — Я привел вам свидетельство очевидца…

— Демагогия.

— Я дал вам личные записи моего отца…

— Благодаря которым мы не продвинулись вперед ни на шаг, чтоб ему пусто было!

Наверное, выражение моего лица заставляет его смягчиться и умолкнуть. Потом он произносит негромко и слегка ворчливо:

— Отлично. Давайте сюда дневник.

В его движениях нет никакой аккуратности. Он бесцеремонно перелистывает отвердевшие страницы.

— Вот что меня беспокоит, Эктор. Последняя строка. «На этом пока все». Наводит на мысль, что продолжение следует. Вам не кажется?

— Продолжения нет. Я искал.

— Но в этом не прослеживается логики. Нам известно, что вашему отцу никто не мешал писать заметки. Известно, что у него не было острой необходимости спешно зарывать дневник — никто ведь даже не знал, что записи существуют. Так почему же он прервался на самом интересном месте? Почему не изложил все обстоятельно, как делал прежде?

В высокие окна врывается свежий ветерок и колышет страницы, будто травы на лугу. Видок готов уже закрыть дневник, но тут что-то привлекает его внимание.

— Подождите-ка, — цедит он сквозь зубы.

Он подносит книжку к свету. На внутренней стороне задней обложки видна трещинка, образовавшаяся, кажется, в результате давления изнутри.

— Господи, — бормочет Видок. — Глазам своим не верю…

Он просовывает палец под кожаную обложку… и через несколько секунд извлекает плотно сложенный лист бумаги. Он раскладывает его на столе, рядом с закусками и медом.


...
Для предъявления по месту требования

Подлинность объекта подтверждается наличием следующей особенности: родинка, темно-коричневого цвета, около сантиметра в диаметре, между безымянным пальцем и мизинцем правой ноги.

Ваш


Взгляд Видока — жесткий взгляд охотника. Рот сузился до тонкой линии.

— Это почерк вашего отца? — спрашивает он.

— Да.

— Вы полностью в этом уверены?

— Да.

Он обрушивает кулак на столик. С такой силой, что дневник подпрыгивает, ложки в кофейных чашках звенят, а служанка вбегает, бледная от ужаса.

— Где месье Шарль? — ревет он.

— Еще спит.

— Тем лучше.


Он в той же позе и в том же состоянии, что я покинул его. Голова поднимается и опускается на подушках, шумное дыхание вырывается изо рта. Мы отодвигаем занавески, и разлившийся свет позволяет разглядеть детали, вроде запекшейся слюны в уголках его рта.

— Спит как ангел, черт его дери, — бормочет Видок, срывая одеяло.

Голые ноги дергаются, словно ослепленные ярким светом, и вновь замирают. Видок опускается на одно колено. С деликатной осторожностью, продемонстрированной им еще в морге, возле трупа Леблана, он раздвигает пальцы на ноге Шарля.

— Эктор, — шепчет он, — принесите лампу.

Но и без лампы, в утреннем свете, все хорошо видно. Темно-коричневая родинка, нечетких очертаний, приблизительно сантиметр в диаметре.

Простыни шелестят, пружины матраса поскрипывают. С горы подушек Шарль Рапскеллер сквозь полуоткрытые веки наблюдает за происходящим — ничуть не возражая, словно с подобных процедур начинается для него каждый новый день.

78