— Я утверждаю, что ему пришлось вытеснить из сознания определенные фрагменты своей жизни. Более того, определенные фрагменты своей личности.
Жуя фисташки и криво улыбаясь, Видок качает головой.
— Господи боже.
— Что такое?
— Вы верите, Эктор.
— Нет…
— Я вижу по вашему лицу. Вы считаете, что все это правда и он король.
Рука Шарля едва заметно подергивается, словно он протестует против такого поворота беседы.
— Я не знаю, кто он, — говорю я.
В этот момент я испытываю внезапное острое желание увидеть отца. Пусть он будет с нами здесь, в экипаже, пусть расскажет, что произошло за толстыми каменными стенами Тампля…
Видок вынимает орех из скорлупки и забрасывает в рот.
— Вы кое о чем забываете, — произносит он. — Что, если наш юноша симулирует?
— Думаю, для этого требуется человек похитрее.
— Ха! Если бы вас хоть раз надули, вы бы знали, какими хитрыми могут быть так называемые простаки. Возьмите, к примеру, этого Месье. Он гений или идиот? — Видок скептически складывает руки на груди. — Убийство в общественном месте. Чертовски хороший способ привлечь к себе внимание, вам не кажется?
— Ну… — Я подавляю зевок. — Может быть, вы своим появлением заставили его поторопиться.
— В самом деле? И откуда он узнал, что старина Видок едет в Сен-Клу? Вы ему сообщили?
— Я и про себя-то не знал, что еду.
Воздух насыщен ароматом фисташек, грязи и пыльцы, а также ароматом самого Видока, безошибочно узнаваемым, забивающим все остальные запахи.
— Подведем итоги, — произносит он. — Преимущество на нашей стороне. Месье убил не того, кого надо. Более того, он не знает, что убил не того. И это дает нам время.
— Время на что?
— Найти убийцу, Гербо. Этим займусь я. А ваша работа — вычислить, что именно знал ваш отец. Покойный, черт его побери, — добавляет он тихо.
— А как мы поступим с…
Я ногой указываю на фигуру спящего.
— С месье Шарлем? Вы правы, ему необходимо жилье. И, пожалуй, я знаю, куда мы его поселим.
— Найдем ему квартиру?
Он кивает.
— Есть отличное заведение в Латинском квартале. Пансион Карпантье.
За десять минут до того, как наш кабриолет прибывает на Менскую заставу, Шарль, словно бабочка из кокона, выбирается из своего сюртука. Потягивается, протирает глаза.
— Приехали?
— Почти.
По обе стороны от дороги нет ничего, кроме невозделанных полей и заросших тропинок. Необозримое пространство, покрытое скошенной травой, разнообразят лишь редкие дикие маки да виднеющиеся вдалеке гипсовые каменоломни и мельница, колесо которой не столько вращается, сколько совершает странные, отчаянные рывки.
— Я их не вижу, — сообщает он.
— Не видите кого?
— Домов. В Париже высокие дома.
— О, это потому, что мы еще не въехали в город. Как только мы окажемся по ту сторону городских стен, в вашем распоряжении будет сколько угодно домов. Впрочем, даже отсюда можно кое-что разглядеть, посмотрите, вот купол Дома Инвалидов.
— Я не очень люблю церкви, — замечает он. — От них меня сразу тянет чихать и пукать.
Он дует на стекло, отчего на холодной поверхности появляется белесое овальное пятно. Шарль стирает пятно пальцем.
— О! — восклицает он. — Наверное, это Париж!
В окне показывается кирпичная стена, три метра высотой и двадцать четыре километра в длину. Париж затянут в нее, как в пояс девственности. В любом другом городе, думается мне, такую стену возвели бы, чтобы не впускать варваров. Здесь ее предназначение — не выпускать деньги.
— Чего они хотят? — интересуется Шарль. — Эти люди?
— Они офицеры таможни. Должны нас проверить.
— Зачем?
— Чтобы удостовериться, что мы заплатили налоги.
— Что такое налоги?
— Налоги — это… это деньги, которые ты отдаешь городу, если что-нибудь в него ввозишь.
— Забавно, — Шарль указывает большим пальцем в том направлении, откуда мы прибыли, — сначала платишь там, а потом снова здесь.
— И так без конца, — усмехается Видок как раз в тот момент, когда в окно просовывается голова в плоской фуражке с широким околышем.
— Товары, облагаемые пошлиной, имеются?
— Нет ничего, — заверяет его Видок. — Даже пучка овса.
— Что ж, в таком случае, — таможенник чешет лоб, — предъявите паспорта.
Я вижу нас словно бы его глазами: ну и зрелище! Мы с Видоком, оба с голыми руками, в изношенных жилетах и латаных-перелатаных штанах.
— Месье, — замечает таможенник, придвигаясь к Шарлю. — Кажется, я просил показать паспорт.
Шарль безмятежно смотрит в окно.
— Месье, — повторяет офицер, теперь уже с большим нажимом.
— К сожалению, у него нет паспорта, — вмешивается Видок. — Этот господин задержан жандармерией.
— В самом деле?
— Вот мои документы. Я…
— Держите, пожалуйста, руки на свету.
Скорчив недовольную гримасу, офицер склоняется над бумагами. Вдруг отступает на шаг. Его лицо озаряется глупой, неизвестно откуда взявшейся улыбкой.
— Это вы! Я так и знал!
Сорвав фуражку с головы, он прижимает ее к сердцу.
— Месье Видок… какая честь!
— Вы слишком добры, мой друг.
— О-о! Послушайте, месье. У меня есть братишка. И у него с женой неприятности.
— Пропала, что ли?
— Точнее, загуляла. Я подумал, может, кто-то из ваших ребят сумел бы за ней проследить, застукать, так сказать, с поличным…